Калевала.

Свыше ста лет назад по глухим деревушкам российской беломорской Карелии бродил страстный собиратель народных песен  рун. И манерами и одеждой он мало отличался от крестьян. Современники описывают его неуклюжим и  добродушным человеком в длинном сюртуке из грубого сукна, в дешевой крестьянской обуви, с багрово -красным,обветренным от постоянного пребывания на свежем воздухе лицом. 




На портрете он уже старик весь в крупных, натруженных морщинах, лучами расходящихся вокруг больших, прекрасных, полных доброты и сердечного простодушия глаз. Человек этот,доктор Элиас Леннрот.Ценою великого и упорного труда, всевозможных лишений, сурового терпения и настойчивости Леннрот добился высшего образования и получил звание врача -хирурга, а
позднее стал одним из крупнейших филологов своей родины. Глубокое знание крестьянского быта и характера, страстный интерес к народному творчеству влекли Леннрота к странствованиям по родной земле, к собиранию памятников народной поэзии.Разложив на коленях, на
деревянной дощечке, которую он всюду брал с собой, свои письменные принадлежн ости,Леннрот записывал народные сказания, выискивая стариков, знаменитых на деревне своим исполнением рун.
*
Топелиус первый заметил, что искать надо руны на востоке, в российской Карелии,Viеna, как ее называют финны, среди общительных, живых, веселых тружеников,карельских крестьян. Беккер первый высказал догадку, что древние руны это разрозненные части первоначального целого, связанные общностью темы и героев. И Элиасу Леннроту в его странствиях по глухим карельским деревушкам часто приходилось вспоминать эти два указания его предшественников.
*
Совершив свое первое путешествие в 1828 году, он повторил его в 1831 году, выйдя на границу тогдашней российской Карелии, затем продолжил в 1833 году уже в самой российской Карелии и, наконец, увенчал в 1834 году наиболее удачным и плодотворным сбором рун в округе Вуоккиниеми тогдашней Архангельской губернии (ныне Калевальский район Карельской АССР), где познакомился с восьмидесятилетним старцем Архипой Перттуненом, «патриархом певцов рун », спевшим для него много песен и
рассказавшим ему, как дед его со своим другом рука об руку пели руны у костра все ночи напролет… Как счастлив был Элиас Леннрот, слушая этого старика, так отчетливо помнившего старые песни! Чем быстрее бегало его перо по бумаге, тем явственнее проступали перед собирателем рун общие для всех них черты и темы, словно бродил он между драгоценных обломков разбившегося когда-то единого целого. И вот уже творческая фантазия собирателя, живое воображение сына народа, делившего со своим народом с детских лет его простую и тяжкую судьбу, начали само собой складывать и
связывать эти обломки, составлять из них единую эпопею.
*
Русскому читателю восьмидесятых и девяностых годов «Калевала» не только
открывала мир высокой поэзии и огромной художественной силы: «Калевала»  была голосом народа, рвавшегося к национальному самосознанию, искавшего в прошлом моста к будущему. Именно так прочитал в те годы «Калевалу» великий русский писатель Алексей Максимович Горький.
*
Эпос вращается почти всеми своими лучами-рунами вокруг одной темы вокруг борьбы за таинственное Сампо, в котором олицетворено благосостояние народа. Каждый образ поэмы, помимо центрального, Вяйнямейнена,  живет своей яркой индивидуальной жизнью. Насколько
вообще органичен этот памятник, где слиты воедино творчество народа и талант сына народа, Леннрота,  доказывает сильнейшее воздействие «Калевалы» на поэзию других стран. Она вызвала к жизни знаменитую поэму Лонгфелло «Песнь о Гайавате», ритм и язык, строфика и образность которой в огромной степени определены влиянием «Калевалы» Леннрота.
*
«Калевала», народная поэма, собранная главным образом в русской Карелии, так ярко выделилась своей звучностью от сухого, церковного языка.Итак,«Калевала»  народный эпос, собранный в российской Карелии,
скомпонованный и как бы воссозданный  Леннротом, демократический в своей основе, подобный «Илиаде» и «Одиссее» по характеру своего возникновения и помогший народам Карелии и Финляндии благодаря неисчерпаемому богатству и свежести речи своей и при помощи мудрых усилий сына народа Леннрота выработать современный финский литературный язык.

      Руна первая
     
Вяйнямейнен, Вековечный песнопевец 
Девой выношен прекрасной, 
Он от Ильматар родился. 
Дочь воздушного пространства, 
Стройное дитя творенья, 
Долго девой оставалась, 
Долгий век жила в девицах  
Средь воздушного простора, 
В растянувшихся равнинах. 
Так жила  и заскучала, 
Странной жизнь такая стала:
Постоянно жить одною 
И девицей оставаться 
В той большой стране воздушной, 
Средь пустынного пространства. 
И спустилась вниз девица, 
В волны вод она склонилась, 
На хребет прозрачный моря, 
На равнины вод открытых; 
Начал дуть свирепый ветер,
Поднялась с востока буря, 
Замутилось море пеной, 
Поднялись высоко волны. 
Ветром деву закачало, 
Било волнами девицу, 
Закачало в синем море, 
На волнах с вершиной белой.
Ветер плод надул девице, 
Полноту дало ей море. 
И носила плод тяжелый, 
Полноту свою со скорбью 
Лет семьсот в себе девица, 
Девять жизней человека  
А родов не наступало,
*
О ты, Укко, бог верховный! 
Ты,всего носитель неба! 
Ты сойди на волны моря, 
Поспеши скорей на помощь! 
Ты избавь от болей деву 
И жену от муки чрева! 
Поспеши, не медли боле, 
Я в нужде к тебе взываю!»
Мало времени проходит, 
Протекло едва мгновенье  
Вот летит красотка-утка,
Воздух крыльями колышет, 
Для гнезда местечка ищет, 
Ищет места для жилища. 
Мчится к западу,к востоку, 
Мчится к югу и на север,
Но найти не может места, 
Ни малейшего местечка,
Где бы свить гнездо сумела 
И жилище приготовить. 
Полетала, осмотрелась, 
Призадумалась, сказала: 
«Коль совью гнездо на ветре, 
На волне жилье поставлю, 
Мне гнездо развеет ветер, 
Унесут жилище волны».
Мать воды то слово слышит, 
Ильматар,творенья дева, 
Подняла из волн колено, 
Подняла плечо из моря, 
Чтоб гнездо слепила утка,
Приготовила жилище. 
Утка, та красотка-птица, 
Полетала, осмотрелась, 
Увидала в синих волнах 
Матери воды колено. 
Приняла его за кочку 
И сочла за дерн зеленый.
Полетала, осмотрелась, 
На колено опустилась 
И гнездо себе готовит, 
золотые сносит яйца: 
Шесть яичек золотые, 
А седьмое  из железа. 
Вот наседкой села утка, 
Греет круглое колено. 
День сидит, сидит другой день, 
Вот уж третий день проходит 
Ильматар, творенья дева, 
Мать воды, вдруг ощутила 
Сильный жар в своем колене: 
Кожа так на нем нагрелась, 
Словно в пламени колено 
И все жилы растопились. 
Сильно двинула колено, 
Члены сильно сотрясает 
Покатились яйца в воду, 
В волны вод они упали, 
На куски разбились в море 
И обломками распались. 
Не погибли яйца в тине 
И куски во влаге моря, 
Но чудесно изменились 
И подверглись превращенью: 
Из яйца, из нижней части, 
Вышла мать земля сырая; 
Из яйца, из верхней части, 
Встал высокий свод небесный, 
Из желтка, из верхней части, 
Солнце светлое явилось; 
Из белка, из верхней части, 
Ясный месяц появился; 
Из яйца, из пестрой части, 
Звезды сделались на небе; 
Из яйца, из темной части, 
Тучи в воздухе явились.
И вперед уходит время, 
Год вперед бежит за годом, 
При сиянье юном солнца, 
В блеске месяца младого. 
Мать воды плывет по морю, 
Мать воды, творенья дева, 
По водам, дремотой полным, 
По водам морским туманным; 
И под ней простерлись воды, 
А над ней сияет небо.  
Наконец, в году девятом, 
На десятое уж лето, 
Подняла главу из моря 
И чело из вод обширных,
Начала творить творенья, 
Создавать созданья стала 
На хребте прозрачном моря, 
На равнинах вод открытых. 
Только руку простирала 
Мыс за мысом воздвигался; 
Где ногою становилась 
Вырывала рыбам ямы; 
Где ногою дна касалась 
Вглубь глубины уходили. 
Где земли касалась боком 
Ровный берег появлялся; 
Где земли ногой касалась 
Там лососьи тони стали; 
И куда главой склонялась 
Бухты малые возникли.
Отплыла от суши дальше, 
На волнах остановилась 
Созидала скалы в море 
И подводные утесы, 
Где суда, наткнувшись, сядут, 
Моряки найдут погибель.
*
Только вещий песнопевец 
Вяйнямейнен не рождался. 
Старый, верный Вяйнямейнен  
В чреве матери блуждает, 
Тридцать лет он там проводит, 
Зим проводит ровно столько ж.
*
На неведомую отмель, 
На безлесный берег выплыл. 
Приподнялся на колени, 
Опирается руками. 
Встал, чтоб видеть светлый месяц, 
Чтоб на солнце любоваться, 
На Медведицу дивиться, 
Поглядеть на звезды неба. 
Так родился Вяйнямейнен, 
Племени певцов удалых 
Знаменитый прародитель, 
Девой Ильматар рожденный.

Руна вторая.

Только дуб взойти не может,
Божье дерево не всходит. 
Дал упрямцу он свободу 
Пусть свое узнает счастье;
*
Стройно стал побег зеленый, 
Стал на почве плодородной 
Дуб развесистый, огромный,
Дал широких веток много, 
Веток с зеленью густою, 
До небес вершину поднял, 
Высоко он вскинул ветви: 
Облакам бежать мешает, 
Не дает проходу тучам, 
Закрывает в небе солнце, 
Заслоняет месяц ясный.
*
Старый, верный Вяйнямейнен 
Сам слова сказал такие: 
«Каве, ты меня носила, 
Мать родная, дочь творенья! 
Из воды пошли мне силы  
Много сил вода имеет 
Опрокинуть дуб огромный, 
Злое дерево обрушить.
Чтоб опять светило солнце ,
Засиял бы месяц ясный! » 
Вот выходит муж из моря, 
Богатырь из волн поднялся; 
Не из очень он великих, 
Не из очень также малых: 
Он длиной с мужской был палец.
Ростом  в меру женской пяди. 
Был покрыт он медной шапкой. 
Сапоги на нем из меди,
Руки в медных рукавицах, 
Чешуей покрытых медной,
Медный пояс был на теле, 
И висел топор из меди: 
С топорищем только в палец, 
С лезвием в один лишь ноготь. 
Старый, верный Вяйнямейнен 
Так подумал и размыслил: 
Видом он похож на мужа
Богатырского сложенья,
А длиной в один лишь палец, 
Вышиной едва с копыто!
Говорит слова такие, 
Молвит сам такие речи: 
«Что ты, право, за мужчина, 
Что за богатырь могучий? 
Чуть покойника ты краше, 
Чуть погибшего сильнее! » 
И сказал морской малютка, 
Так морской герой ответил: 
«Нет! Я муж на самом деле, 
Богатырь из волн могучих. 
Дуба ствол пришел срубить я, 
Расщепить здесь дуб высокий». 
Старый, верный
Вяйнямейнен Говорит слова такие: 
«Но, как видно, ты не создан, 
Сотворен не для того ты, 
Чтоб сломать здесь дуб огромный, 
Злое дерево обрушить». 
Но едва сказал он это, 
Взор едва к нему направил, 
Как малютка изменился, 
Обратился в великана, 
В землю мощью ног уперся, 
Головою держит тучи; 
С бородою по колено, 
Волосы висят до пяток; 
Между глаз косая сажень,
*
Вот уж громко затрещал он. 
И вот так при третьем взмахе 
Смог он дуб свалить на землю, 
Смог сломать он ствол трещавший, 
Сто верхушек опрокинуть. 
Положил он ствол к востоку,
Бросил к западу верхушки, 
Раскидал он листья к югу, 
Разбросал на север ветки. 
Если кто там поднял ветку, 
Тот нашел навеки счастье; 
Кто принес к себе верхушку, 
Стал навеки чародеем;
*
Посрубил он все деревья; 
Лишь березу он оставил, 
Чтобы птицы отдыхали, 
Чтоб кукушка куковала. 
Вот орел летит по небу, 
Прилетел издалека он, 
Чтоб увидеть ту березу; 
«Отчего ж одна осталась 
Здесь нетронутой береза 
Стройный ствол ее не срублен? » 
Вяйнямейнен отвечает: 
«Оттого она осталась, 
Чтоб на ней дать отдых птицам, 
Чтоб орел слетал к ней с неба». 
И сказал орел небесный: 
«Хороша твоя забота,
Что березу ты не тронул, 
Стройный ствол ее оставил, 
Чтобы птицы отдыхали, 
Чтоб я сам на ней садился». 
И огонь орел доставил, 
Высек он ударом пламя.

Руна третья.

Если ж ты не убедился, 
То еще я много знаю, 
Рассказать могу, как пашут 
Северяне на оленях, 
А южане на кобылах, 
За Лапландией быками.
*
Молвил старый Вяйнямейнен: 
«Лжешь ты свыше всякой меры! 
Никогда при том ты не был, 
Как пахали волны моря, 
Как выкапывали глуби 
И как рыбам ямы рыли, 
Дно у моря опускали,
Простирали вширь озера, 
Выдвигали горы кверху 
И накидывали скалы. 
И тебя там не видали, 
Тот не видел и не слышал, 
Кто тогда всю землю создал, 
Заключил в границы воздух, 
Утвердил и столб воздушный 
И построил свод небесный, 
Кто направил ясный месяц, 
Солнце светлое поставил, 
Вширь Медведицу раздвинул 
И рассыпал звезды в небе»
*
И возьми назад заклятья! 
Шапку золота доставлю, 
Серебром насыплю шапку, 
Их с войны принес отец мой, 
С поля битвы их доставил». 
Молвил старый Вяйнямейнен: 
«В серебре я не нуждаюсь, 
Твое золото на что мне! 
У меня его довольно, 
Кладовые им набиты, 
Сундуки набиты ими: 
Золото луны ровесник, 
Серебро  ровесник солнцу».

Руна четвертая.

Там однажды увидала Дочку 
Месяца за станом, 
Дочку Солнышка за прялкой 
На краю поляны ровной, 
На опушке синей рощи. 
Подошла я боязливо, 
Подле них я тихо стала,
Начала просить смиренно: 
Так я девам говорила: 
«Девы Месяца и Солнца! 
Дайте мне сребра и злата, 
Дайте девочке-бедняжке, 
Дайте бедному ребенку! » 
Серебра дала дочь Солнца, 
А дочь Месяца мне злата.
*
Дума та смолы чернее, 
Дума та угля темнее. 
Мне б гораздо лучше было, 
Если б я не родилася, 
Если б я не подрастала, 
Не видала бы на свете 
Дней печали и несчастья, 
Если б я жила немного; 
На шестую ночь скончалась, 
На восьмую умерла бы; 
Мне б тогда не много нужно: 
Чуть холстины на рубашку 
Да под дерном уголочек. 
Мать поплакала б немножко, 
А отец еще поменьше, 
Брат совсем не стал бы плакать» 
День, другой девица плачет. 
Мать опять ее спросила: 
«Ты о чем, девица,плачешь, 
Дочка бедная, горюешь? » 
«Оттого, бедняжка, плачу, 
Горевать всю жизнь я буду, 
Что меня ты обещала, 
Отдала ты дочь родную 
Старику тому утехой, 
Быть для старого защитой, 
Быть для дряхлого опорой 
Да в избе его охраной. 
Лучше б дочь ты обещала 
В глубину морей холодных, 
Чтоб сигам была сестрицей 
И подругой быстрым рыбам, 
Лучше мне там в море плавать, 
Проживать в волнах глубоких, 
В море быть сигамсестрою 
И подругой быстрым рыбам,

Руна седьмая.

Времена пришли плохие 
И конец приходит жизни. 
На ветру ли дом построить. 
На волнах свое жилище? 
Коль на ветре дом построю. 
Не найду опоры в ветре; 
На воде избу поставлю 
Отнесет ее водою». 
От лапландцев мчится птица. 
Тот орел из места мрака. 
Не из очень он великих,
Не из очень также малых: 
Он крыло влачит по морю, 
А другим достиг до неба, 
И хвостом метет он волны, 
Клювом в скалы ударяет. 
Полетел, остановился, 
Посмотрел он,
*
Отнесла меня от суши 
На пространство вод далеких. 
Много дней я так качался 
И ночей проплавал много 
На пространстве вод обширных 
По открытому теченью. 
Не могу никак придумать, 
Не могу понять, постигнуть, 
Как мне жизнь придется кончить, 
Что со мною раньше будет: 
Или с голоду погибну, 
Иль в воде здесь утону я». 
Отвечал орел небесный: 
«Ты нисколько не печалься! 
На спине моей усядься, 
У хвоста, у самой кости, 
Унесу тебя из моря, 
Унесу куда захочешь. 
Хорошо тот день я помню, 
Помню доброе то время: 
Жег у Калевы ты рощу,
Дерева сжигал у Осмо, 
Пощадил тогда березу, 
Стройный стволов оставил, 
Чтобы птицы отдыхали, 
Чтоб я сам на ней садился». 
Тут-то старый Вяйнямейнен 
По волнам поплыл поспешно; 
Из воды он смело вышел, 
Богатырь из волн поднялся, 
На крыло к орлу уселся, 
У хвоста, у самой кости. 
Вот несет орел небесный 
Вяйнямейнена седого,
Он несет его по ветру, 
По пути ветров весенних, 
К дальним севера границам, 
К той суровой Сариоле.
*
Похъелы хозяйка, 
Говорит слова такие:
«Ты не плачь, о Вяйнямейнен 
Не горюй, Увантолайнен: 
Хорошо б тебе остаться,
Проводить бы здесь все время 
Есть бы семгу на тарелке, 
Есть бы также и свинину» 
Молвил старый Вяйнямейнен, 
Сам сказал слова такие: 
«Не прошу чужой я пищи, 
На чужбине самой лучшей; 
Всего лучше людям дома, 
Каждому там больше чести.
Ниспошли, о боже добрый, 
Дай, творец, любовью полный, 
Вновь домой мне возвратиться,
Вновь на родину вернуться! 
Лучше лаптем воду черпать 
У себя, в родной сторонке,
Чем в стране чужой, далекой 
Мед  сосудом драгоценным».

Руна девятая.

Молвил старый Вяйнямейнен, 
Говорит слова такие: 
«Знаю сам начало стали 
И рождение железа, 
Воздух  мать всему на свете, 
Старший брат водой зовется, 
Младший брат воды  железо, 
Средний брат  огонь горячий. 
Укко, тот творец верховный, 
Старец Укко, бог небесный, 
Отделил от неба воду, 
Разделил он воду с сушей; 
Не рождалось лишь железо, 
Не рождалось, не всходило. 
Укко, этот бог верховный, 
Протянул однажды руки 
И потер их друг о дружку 
На своем колене левом:
Появились три девицы, 
Эти дочери творенья, 
Эти матери железа 
И голуборотой стали.
Вот пошли они, колышась, 
В облаках они ступают, 
Молоком полны их груди, 
И сосцы отяжелели. 
Молоко течет на землю, 
Грудью полной орошают 
Девы землю и болота, 
Тихо дремлющие води. 
Каплей черною стекает 
Молоко у девы старшей, 
У второй же девы,
средней, Каплей белою стекает, 
А у той, что всех моложе, 
Каплей красною сбегает. 
И из черных этих капель 
Вышло мягкое железо; 
Где же белые упали 
Сталь упругая явилась;
А из красных капель вышло 
Лишь некрепкое железо.

Руна девятнадцатая.

Молвит Похъелы хозяйка, 
Говорит слова такие: 
«Ведь труда большого стоит 
Та, которой ожидают. 
В башмачок обует ножку 
И другую точно так же 
И готова будет замуж 
За тебя девица выйти, 
Если поле змей ты вспашешь, 
Если так взрыхлить сумеешь, 
Чтоб сошник не подвигался, 
Плуг нисколько не качался. 
Пропахал то поле Лемпо, 
Взбороздил то поле 
Хийси Сошником, богатым медью, 
Плугом с огненным железом, 
Половину мой сыночек 
Недопаханной оставил». 
Тут кователь Ильмаринен 
К деве в горницу приходит, 
Говорит слова такие: «Дочка сумерек и ночи!
Помнишь ли былое время, 
Как сковал для вас я Сампо, 
Крышку пеструю украсил? 
Ты клялась мне страшной клятвой 
Пред всезнающим владыкой, 
Пред лицом его великим 
Мне дала обет священный, 
Что пойдешь за добрым мужем 
Будешь спутницею в жизни,
Будешь курочкой любимой: 
Мать тебя отдать не хочет, 
Дочку мне не доверяет, 
Если поле со змеями 
Мною вспахано не будет». 
Помогла ему невеста, 
Подала совет девица: 
«О кузнец ты, Ильмаринен, 
Вековечный ты кователь! 
Выкуй ты сошник из злата. 
Серебром укрась прекрасным 
Им ты быстро поле вспашешь 
Взрежешь поле со змеями »
Он прошел змеиной пашней,
Взбороздил поля ехидны, 
Поднял змей своей сохою, 
И гадюк он поднял плугом, 
И сказал, придя обратно: 
«Я прошел змеиной пашней, 
Взбороздил поля гадючьи, 
Поднял землю со змеями. 
Ты отдашь ли дочь, старуха, 
Мне доверишь ли родную? »
*
Молвит Похъелы хозяйка, 
Говорит слова такие: 
«Да, теперь готова дева,
Долгожданная невеста! 
Эту уточку родную, 
Птичку нежную, вручаю Ильмаринену:
пусть будет Милой спутницею в жизни, 
Будет дней его подругой, 
Будет курочкой любимой».

Руна сорок седьмая.

Похищает Лоухи пламя, 
Вяйнелы огонь очажный, 
Чтоб лишить огня жилища, 
Чтоб лишить жилища света. 
Ночь настала без просвета, 
Мрак густой и бесконечный. 
В Калевале ночь повсюду, 
Темны Вяйнелы жилища, 
Даже там, вверху, на небе, 
Темнота в жилище Укко. 
Жить без света очень трудно, 
Без огня и вовсе тяжко. Люди
все затосковали, 
Встосковался даже Укко. 
Укко, этот бог верховный 
И творец небесной тверди, 
Очень сильно удивился. 
Он подумал-поразмыслил, 
Что там с месяцем за чудо,
Что там с солнышком случилось, 
Что совсем не светит месяц, 
Не сияет вовсе солнце. 
Стал на край он темной тучи ,
На границу неба вышел,
Он стоит в чулочках синих,
В башмаках прекрасных пестрых; 
Смотрит  не найдет ли месяц, 
Не видать ли света солнца, 
Но найти не может месяц, 
Увидать не может солнце. 
Тотчас Укко выбил пламя,
Искру вышиб он живую, 
Выбил огненным мечом он, 
Тем клинком, горящим ярко;
Выбил он огонь ногтями, 
Выпустил его из пальцев 
В верхней области небесной, 
В небе за оградой звездной. 
И когда огонь он высек, 
Спрятал огненную искр у 
В шитом золотом мешочке, 
В среброкованой шкатулке. 
Искру дал качать девице, 
Дал ее воздушной деве,
Чтобы вырос новый месяц, 
Солнце новое явилось. 
Дева в облаке уселась, 
На краю высокой тучи, 
Там огонь она качает, 
Убаюкивает пламя 
В золотой прекрасной люльке
На серебряных повязках. 
Серебра повязки гнутся, 
Золотая ходит люлька, 
В туче шум,движенье в небе, 
Перегнулась крыша неба: 
Так огонь качался в люльке, 
Колебалось в небе пламя. 
Вот огонь качает дева, 
Убаюкивает пламя 
И огонь перстами гладит, 
На руках то пламя нянчит. 
Вдруг упал огонь у глупой, 
Безрассудной этой девы, 
Он упал из рук качавшей, 
Из перстов его ласкавшей. 
Потряслось, расселось небо, 
Двери воздуха раскрылись, 
Искра огненная мчится, 
Капля красная слетает 
И скользит сквозь крышу неба, 
И шипит сквозь толщу тучи, 
И небес прошла все девять, 
Шесть покрышек этих пестрых. 
Молвит старый Вяйнямейнен: 
«Брат, кователь Ильмаринен! 
Мы пойдем с тобой посмотрим, 
Мы пойдем и разузнаем, 
Там какой огонь спустился 
И сошло какое пламя
С верхней области небесной 
Вниз на области земные, 
Может, месяца кружочек 
Или солнца шар, быть может! »
*
Старый,верный Вяйнямейнен 
Быстро деву вопрошает: 
«Но куда та искра делась, 
Это огненное пламя, 
В лес ли бросилось зеленый? 
Или в море покатилось? » 
Так им женщина сказала,
Говорит слова такие: 
«Искра бросилась оттуда, 
Разнеслось далеко пламя 
И сожгло поля сначала, 
Жгло поля и жгло болота, 
А потом упало в воду, 
В волны Алуэ скатилось:
Это озеро вскипело,нем огнем блистают воды.
По три раза летней ночью, 
Девять раз осенней ночью 
Это озеро вздымалось 
От брегов своих до елей, 
Бушевал огонь в нем дико, 
Пламя жгло и клокотало. 
Рыб, кипя, бросали волны, 
Малых окуней на скалы.
*
Вышел синий сиг,погнался, 
Ловит огненную искру, 
Проглотил он злое пламя. 
В берег Алуэ вступило,
Озеро с краев упало, 
На привычное местечко 
Опустилось летней ночью. 
Мало времени проходит: 
Проглотивший испугался, 
Съевший искру боль почуял, 
Сиг, пожравший пламя,страждет. 
Шумно мечется повсюду,
*
Молвил старый Вяйнямейнен, 
Сам сказал слова такие: 
«Взять ли рыбу мне рукою, 
Без железной рукавицы, 
И без каменной перчатки, 
И без варежки из меди? » 
Солнца сын услышал это, 
Говорит слова такие: 
«Распластал бы здесь я щуку, 
Взял бы я ее рукою, 
Если б здесь был нож отцовский, 
Заповедный нож от предков». 
С неба выпало железо 
С череночком золоченым, 
С лезвием посеребренным,
Прямо к чреслам сына Солнца. 
Храбрый Солнца сын тотчас же 
Этот нож берет рукою,
Разрезает тело щуки, 
Тело той широкоротой; 
Там, в утробе серой щуки, 
Оказалася пеструшка; 
У пеструшки этой в брюхе 
Гладкий сиг уже нашелся. 
Вот сига он разрезает 
Синий клуб оттуда тащит, 
Из кишки сиговой тонкой, 
Там, из третьего загиба.
Развернул клубочек синий: 
А из синего клубочка 
Выпал красненький клубочек. 
Вскрыл он красненький клубочек: 
Изнутри того клубочка 
Вынул огненную искру, 
Что упала с высей неба, 
Что проникла через тучи, 
Что с восьми небес упала, 
Из девятого пространства. 
Вяйнямейнен думать начал, 
Как теперь доставить искру 
К избам,пламени лишенным, 
К обиталищам без света, 
А она вдруг ускользнула 
Из руки у сына Солнца.
*
Как смогу унять я пламя, 
У огня ослабить силу, 
Сделать жар огня бессильным, 
Это пламя обезвредить, 
Чтоб не жгло меня сильнее, 
Чтоб не мучиться мне больше? 
Приходи, о дочка Турьи, 
Из Лапландии девица, 
В лед и в иней ты обута, 
В замороженной одежде, 
Носишь с инеем котел ты 
С ледяной холодной ложкой! 
Окропи водой холодной, 
Набросай побольше льдинок 
На места, где есть ожоги, 
Где мне бед огонь наделал! 
Если ж этого все мало 
Сына Похъелы зову я. 
Ты, Лапландии питомец, 
Длинный муж земли туманной, 
Вышиной с сосну ты будешь, 
Будешь с ель величиною, 
У тебя из снега обувь, 
Снеговые рукавицы, 
Носишь ты из снега шапку, 
Снеговой на чреслах пояс! 
Снегу в Похъеле возьми ты, 
Льду в деревне той холодной! 
Снегу в Похъеле немало, 
Льду в деревне той обилье:
Снега реки, льда озера, 
Там застыл морозный воздух; 
Зайцы снежные там скачут, 
Ледяные там медведи 
На вершинах снежных ходят, 
По горам из снега бродят; 
Там и лебеди из снега, 
Ледяных там много уток 
В снеговом живут потоке, 
У порога ледяного.
Лед вези сюда на санках, 
На возах доставь ты снегу, 
Привези с вершины дикой 
И с краев горы твердейшей! 
Охлади холодным снегом, 
Заморозь ты льдом холодным 
Все, что мне огонь наделал, 
Все, что здесь спалило пламя! 
Если ж этого все мало,
О ты, Укко,бог верховный, 
Укко, ты, что правишь в тучах, 
Облаками управляешь, 
Вышли тучу от востока, 
А от запада другую 
И ударь ты их концами, 
Пустоту меж них наполни! 
Ты пошли и лед и иней, 
Дай ты мне хорошей мази 
На места, что опалились, 
Где мне бед огонь наделал!» 
Так кователь Ильмаринен 
Пламя грозное утишил, 
У огня он отнял силу.
И кузнец стал вновь здоровым, 
Получил обратно крепость, 
Исцелившись от ожогов.

     Руна сорок девятая.

Не восходит больше солнце, 
Золотой не светит месяц 
Ни над Вяйнелы домами, 
Ни над полем Калевалы. 
Охватил мороз посевы, 
На стада болезнь напала, 
Птицы все затосковали, 
Люди чувствовали скуку 
Без сиянья солнца в небе, 
И без лунного сиянья.
Щука ведала свой омут, 
Знал орел дороги птичьи, 
Ветер знал челна дорогу; 
И не знали только люди, 
Утро ль серое вернулось, 
Ночь ли темная спустилась.
*
Так они ему сказали: 
«Поднимись, кузнец, с постели, 
Где лежишь у теплой печки, 
Нам ты выкуй новый месяц, 
Сделай круглое нам солнце! 
Плохо,коль не светит месяц, 
Тяжело прожить без солнца». 
Поднялся кузнец с постели, 
Где лежал у теплой печки, 
Стал ковать он новый месяц, 
Солнце новое стал делать, 
Чтоб из золота был месяц 
И серебряное солнце. 
Вышел старый Вяйнямейнен, 
У дверей уселся кузни. 
Говорит слова такие: 
«О кузнец, любимый братец! 
Что там в кузнице стучишь ты,
Что колотишь беспрестанно? » 
Отвечает Ильмаринен, 
Говорит слова такие: 
«Золотой кую я месяц 
И серебряное солнце, 
В небесах вверху повесить, 
Выше, чем шесть пестрых крышек».
*
Но сиять не хочет месяц, 
И светить не хочет солнце. 
Молвил старый Вяйнямейнен, 
Сам сказал слова такие: 
«Ворожбу начать придется 
И по знакам вызнать надо, 
Где теперь укрылось солнце 
И куда исчез наш месяц». 
Сам он, старый Вяйнямейнен, 
Вековечный прорицатель, 
Из ольхи лучинки режет,
Ставит их сперва в порядке, 
А потом вертеть их начал, 
Поворачивать перстами, 
Говорит слова такие 
И такие молвит речи: 
«У творца прошу я знака, 
Жду настойчиво ответа.
Божий знак, открой мне правду, 
Знак всевышнего, скажи мне: 
Где теперь укрылось солнце
И куда пропал наш месяц, 
Отчего все это время 
В небесах мы их не видим? 
Знаменье,открой мне правду, 
Не скажи по мысли мужа, 
А скажи правдивым словом, 
Знанье верное даруй мне! 
Если знак меня обманет, 
Брошу я его на землю; 
Знак в огонь тогда закину, 
Пусть в огне тот знак сгорает». 
Правду знаменье открыло, 
Знак мужей тогда ответил: 
Что сокрылось с неба солнце 
И с небес сокрылся месяц 
В глыбе Похъелы скалистой, 
В недрах медного утеса.
*
Видит трещину в утесе, 
В камне узкую полоску. 
Меч из ножен вынимает, 
Острый меч в скалу вонзает, 
Колет он клинком огнистым, 
Колет пламенным железом 
Так, что камень раскололся, 
Быстро натрое распался. 
Старый, верный Вяйнямейнен 
Посмотрел чрез щели камня: 
Змеи там хлебают сусло, 
Пиво пьют в скале гадюки, 
В недрах этого утеса, 
Что похож на печень цветом. 
Молвит старый Вяйнямейнен,
Говорит слова такие: 
«То-то бедная хозяйка Мало пива здесь имела, 
Тут хлебают сусло змеи, 
Пиво пьют в скале гадюки». 
Змеям головы срубает, 
Злым гадюкам рубит шеи.
*
Из дверей ему ответил, 
От порога этот голубь:
«Я затем здесь у порога, 
Чтоб принесть тебе известье: 
Из скалы уж вышел месяц, 
Из утеса вышло солнце». 
Сам кователь Ильмаринен 
Посмотреть тогда выходит. 
Он подходит к двери кузни, 
Смотрит пристально на небо: 
В небе вновь сияет месяц, 
В небе вновь блистает солнце. 
К Вяйнямейнену идет он, 
Говорит слова такие: 
«О ты, старый Вяйнямейнен, 
Вековечный песнопевец, 
Посмотри пойди на месяц, 
Погляди пойди на солнце! 
Ведь они уже на небе, 
На своих местах привычных». 
Старый, верный Вяйнямейнен 
Сам на двор тогда выходит, 
Поднял голову он кверху, 
Посмотрел на небо быстро: 
Месяц там стоял, как прежде, 
И свободно было солнце. 
Смотрит старый Вяйнямейнен, 
Говорить он начинает. 
Говорит слова такие 
И такие молвит речи:
«Здравствуй, месяц серебристый, 
Вновь ты кажешь лик прекрасный, 
Здравствуй,солнце золотое, 
Снова всходишь ты, сияя! 
Из скалы ушел ты, месяц, 
Ты ушло из камня,солнце, 
Как кукушка золотая, 
Как серебряный голубчик, 
На своих местах вы снова,
Прежний путь свой отыскали. 
По утрам вставай ты, солнце, 
С нынешнего дня вовеки! 
Каждый день приветствуй счастьем, 
Чтоб росло богатство наше, 
Чтоб к нам в руки шла добыча, 
К нашим удочкам шла рыба! 
Ты ходи благополучно, 
На пути своем блаженствуй, 
В красоте кончай дорогу, 
Отдыхай с отрадой ночью!»
  
    Руна пятидесятая.

Эта девочка-малютка 
Скромницей была отменной 
И стыдливость сохраняла. 
Рыбой вкусною питалась 
И корой сосновой мягкой; 
Никогда яиц не ела, 
Так как с курицей петух жил; 
От овцы не ела мяса, 
Коль овца жила с бараном. 
Мать доить ее послала, 
Но она доить не хочет, 
Отвечает ей словами: 
«Никогда такая дева 
Не возьмет коров за вымя, 
Что с быками поиграли, 
Молока же не бывает 
У телят или у телки ». 
Жеребца отец запряг ей, 
Но она на нем не едет. 
Брат тогда привел кобылу, 
А девица молвит слово: 
«Не поеду на кобыле, 
С жеребцом она играла, 
Жеребенка запрягите, 
Что лишь месяц как родился». 
Марьятта, красотка дочка, 
Чистою жила девицей, 
Кроткою,прекраснокудрой 
И красавицей стыдливой,
*
Молви, ягодка-красотка! 
Ты скажи: я долго ль буду
Незамужнею пастушкой 
По лесным бродить полянам, 
По просторам этой рощи! 
Буду лето, буду два ли, 
Пять лет буду или шесть лет, 
Или десять лет, быть может, 
Или ждать совсем недолго?» 
Марьятта, красотка-дочка, 
Долго уж была пастушкой. 
Не сладка пастушья доля, 
А особенно девице: 
По земле ползут гадюки, 
В травах ящериц довольно.
Но не ползают тут змеи, 
В травах ящериц не видно 
Кличет ягодка с пригорка, 
Слово молвила брусника: 
«Ты сорви меня, девица, 
Подбери меня, младая, 
В оловянных украшеньях, 
С подпояскою из меди! 
Или съест меня улитка, 
Иль червяк проглотит черный, 
Уж меня видали сотни, 
Тут вот тысячи сидели, 
Женщин тысяча, дев сотня 
И большой толпою дети, 
Но никто меня не тронул, 
Не сорвал меня рукою». 
Марьятта,красотка-дочка, 
По тропе прошла немного, 
Чтобы ягодку увидеть, 
Выбрать красную со стебля, 
Выбрать кончиками пальцев, 
Нежными сорвать руками. 
Видит ягодка на горке, 
На полянке та брусника: 
И на ягодку похожа, 
Но стоит как будто странно, 
Брать с земли высоко слишком, 
С дерева так слишком низко! 
Прутик тут взяла девица, 
Сбила ягодку на землю. 
Прыгнула с земли брусника 
На башмак ее прекрасный,
С башмака она вскочила 
К ней на чистое колено, 
С чистого ее колена 
На оборочку от платья. 
Прыгнула потом на пояс, 
С пояса на грудь девицы, 
А с груди на подбородок, 
С подбородка прямо в губы; 
А оттуда в рот скользнула, 
На язык там покатилась. 
С языка же прямо в горло 
И затем прошла в желудок. 
Марьятта, красотка-дочка, 
От нее затяжелела, 
Понесла от той брусники, 
Полной сделалась утроба. 
Одевалась без шнурочка 
И без пояса ходила, 
Удалялась тайно в баню, 
В темноте там укрывалась.
Мать раздумывала часто, 
Размышляла так старуха: 
«Что-то с Марьяттой случилось, 
С милой курочкою нашей, 
Что шнурка не надевает, 
Что без пояса гуляет, 
Что украдкой в баню ходит, 
Укрывается во мраке? » 
И сказал один ребенок, 
Он слова такие молвил:
«Видно, с Марьяттой случилось 
Оттого такое горе, 
Что бедняжка очень долго 
Прожила со стадом в поле». 
И носила тяжесть чрева, 
Полноту свою со скорбью 
Так семь месяцев и восемь, 
Девять месяцев носила, 
По расчету старых женщин 
Даже девять с половиной. 
Так как в месяце десятом 
Дева вовсе заболела, 
Отвердело вовсе чрево 
И томило деву мукой. 
Просит мать устроить баню: 
«Мать моя ты дорогая! 
Дай мне место потеплее, 
Дай нагретое местечко, 
Чтоб могла я на свободе 
Там избавиться от болей!»
Мать промолвила ей слово, 
Так ответила старуха: 
«Прочь уйди, блудница Хийси! 
Отвечай мне, с кем лежала? 
Холостой ли он мужчина? 
Молодец ли он женатый? » 
Марьятта,красотка-дочка, 
Ей в ответ сказала слово: 
«Не была я с неженатым, 
Ни с женатым я не зналась. 
А пошла я на пригорок 
И хочу сорвать бруснику. 
Вижу  будто бы брусника, 
На язык ее взяла я. 
В горло мне она скользнула, 
Проскочила в мой желудок: 
От нее отяжелела, 
Полноту я получила».
*
И расспросы начинает, 
Говорит слова такие: 
«Для кого ты баню просишь, 
Для кого подмоги ищешь? » 
Пилтти, девочка,сказала: 
 «Я для Марьятты прошу вас!»
*
И, когда дышала лошадь,
Стало жарко, словно в бане, 
И пары сгустились в капли. 
Марьятта, малютка-дева, 
Та стыдливая девица, 
Покупалась там довольно, 
В том тепле омыла чрево. 
Родила на свет сыночка, 
И невинного младенца.
*
Вдруг исчез с колен ребенок, 
Вдруг пропал тот мальчик с лона. 
Марьятта, малютка-дева, 
Та стыдливая девица, 
Собралась искать ребенка, 
Сына милого, родного, 
Это яблочко златое, 
Этот прутик серебристый. 
И под жерновом глядела, 
Под полозьями у санок, 
И под грохотом искала, 
Посмотрела под ушатом, 
Меж деревьев, между злаков, 
Травы мягкие раздвинув. 
Долго, долго ищет сына, 
Ищет милого сыночка. 
На горах и в роще ищет, 
На песках, в полянах смотрит, 
Смотрит каждый там цветочек, 
Разрывает каждый кустик, 
Можжевельник рвет с корнями, 
У деревьев ломит ветки. 
Собралась искать и дальше, 
Отправляется поспешно: 
Ей звезда идет навстречу. 
Пред звездой она склонилась: 
«Ты, звезда, созданье божье! 
Что ты знаешь о сыночке, 
Где мой маленький остался, 
Это яблочко златое? » 
Так звезда ей отвечает: 
«Если б знала, не сказала б. 
Это он, сынок твой, сделал, 
Чтобы в эти дни плохие 
Я на холоде блистала, 
В темноте бы я мерцала». 
Собралась идти подальше, 
Отправляется поспешно: 
Месяц ей идет навстречу.
Перед месяцем склонилась: 
«Месяц, ты, созданье божье! 
Что ты знаешь о сыночке, 
Где мой маленький остался, 
Это яблочко златое? » 
Говорит в ответ ей месяц: 
«Если б знал,так не сказал бы, 
Это он, сынок твой, сделал, 
Чтобы в эти дни плохие 
По ночам ходил я стражем, 
А в теченье дня я спал бы». 
Собралась идти подальше, 
Отправляется поспешно: 
Солнце ей идет навстречу. 
Солнцу дева поклонилась: 
«Солнце, созданное богом! 
Что ты знаешь о сыночке, 
Где мой маленький остался, 
Это яблочко златое? »
Мудро солнце отвечает: 
«Знаю я сынка девицы! 
Это он, сынок твой, сделал, 
Чтобы я по дням прекрасным 
В светлом золоте ходило, 
Серебром блистало чудным.
Знаю милого малютку! 
Твоего сынка, бедняжка! 
Вот где твой сынок-малютка, 
Это яблочко златое, 
Он увяз по пояс в топях, 
Он в песке увяз по плечи ».
Марьятта, малютка-дева, 
Ищет сына по болоту, 
Там в болоте и находит 
И домой сынка приносит. 
Вырос Марьятты сыночек,
Вырос мальчиком прекрасным. 
Как назвать его, не знали, 
Рос без имени малютка. 
Мать его звала цветочком, 
А чужие звали праздным. 
Окрестить его хотели, 
Окропить его водою. 
Для крещенья прибыл старец, 
Для моленья Вироканнас. 
И промолвил старец слово, 
Сам сказал такие речи: 
«Бедный мальчик заколдован, 
Я крестить его не стану, 
Прежде чем его осмотрят, 
И осмотрят и одобрят». 
Кто же мальчика осмотрит,
Кто осмотрит и одобрит? 
Старый, верный Вяйнямейнен, 
Вековечный прорицатель, 
Осмотреть его приходит, 
Осмотреть его, одобрить! 
Старый, верный Вяйнямейнен
Приговор свой изрекает: 
«Так как сын в болоте найден 
И от ягоды явился, 
То он должен быть оставлен 
На лугу, где много ягод, 
Или пусть ему в болоте 
Разобьют головку палкой!» 
Полумесячный ребенок, 
Двухнедельный так промолвил: 
«О ты, старец безрассудный, 
Безрассудный старец, слабый, 
Приговор изрек ты глупо, 
Объяснил законы ложно! 
Ты за большие проступки, 
За дела глупее этих 
Отведен в болото не был,
Головы ты не лишился, 
А пожертвовал когда-то 
Твоей матери дитятей, 
Чтобы жизнь свою спасти им, 
Чтоб себя от бед избавить. 
Отведен тогда ты не был, 
Да и позже, на болото, 
А ведь в молодости давней 
Заставлял девиц топиться 
В глубине морских потоков,
В черном иле дна морского». 
Крестит мальчика тот старец 
И дитя благословляет:
«Карьялы король да будешь, 
Власти всей ее носитель! » 
Рассердился Вяйнямейнен, 
Рассердился, устыдился, 
Собрался идти оттуда 
И идет на берег моря. 
Распевает громогласно, 
Там в последний раз запел он: 
Пеньем медный челн он сделал, 
В медь окованную лодку. 
На корме челна уселся, 
В море выехал оттуда 
И сказал он при отъезде,
Так промолвил на прощанье: 
«Вот исчезнет это время, 
Дни пройдут и дни настанут, 
Я опять здесь нужен буду, 
Ждать, искать меня здесь будут, 
Чтоб я вновь устроил Сампо,
Сделал короб многострунный, 
Вновь пустил на небо месяц, 
Солнцу снова дал свободу:
Ведь без месяца и солнца 
Радость в мире невозможна». 
Едет старый Вяйнямейнен, 
Едет с парусом шуршащим 
На челне, обитом медью, 
На богатой медью лодке, 
Едет он туда,где вместе 
Сходятся земля и небо. 
Там пристал с своею лодкой, 
С челноком остановился.
Только кантеле оставил, 
Суоми чудную усладу, 
Радость вечную  народу, 
Своим детям  свое пенье. * * *